За исключением миопии, гастрита и проблем с осанкой, средняя образовательная школа №1014 не дала мне ничего. Моя мать до сих пор за все это люто ненавидит все школьное образование. Конечно, больной желудок, попорченные глаза и мышцы, нежелающие держать спину ровно, заслуживают отмщения. Ребенок, которого до шести лет холили и лелеяли, развивали, обучали, тренировали, закаляли, вдруг начинает болеть два раза в год, закрываться и дерзить, перестает смеяться и радоваться играм, засыпает за обедом. Пожалуй, для матери, взращивающей свое сокровище, такие перемены – настоящая трагедия. Огромное количество сил было положено на то, чтобы помочь мне – выздороветь, выучиться, вытерпеть и выстоять.

Но правда в том, что как бы представление на сцене не было эффектно (сколько «болячек» вылечили, сколько конфликтов решили!), за кулисами происходили вещи куда более удручающие. Я бы хотела рассказать всем матерям об этих тихих, незаметных трагедиях, разворачивающихся совсем рядом. Эти трагедии остаются в памяти навсегда, они никуда не деваются и именно ими, а не гастритом, до отказа набит чемодан прошлого.

До шести лет я не ходила в детский сад. Моя мать занималась мною сама – по полдня гуляла, возила на выставки, учила читать, считать, рисовать, дружить и так далее. Единственное специальное заведение появилось в моей жизни за год до школы – детский клуб. Приблизительно два часа небольшую группу детей моего возраста обучали и развлекали. Ну знаете, таблички с буквами, аппликации на заданную тему, узоры из счетных палочек. Все происходило в большой комнате с огромным окном, мы сидели на чистом ковре и делали интересные штуки. Например, мы пели. Или нас учили двигаться под музыку, но без правил «ты должен делать так», а с рекомендациями «посмотри, а можно попробовать вот так – тебе как больше нравится?». И среди всех этих занятий отводилось время еще и на игры. Нам вытаскивали два огромных мешка с игрушками – развлекайся. Я уже тогда не могла поиграть с другими детьми, но в то время меня это не особо заботило. И все же, несмотря на то, что меня не брали в компании, мне удалось найти своего первого друга именно в детском клубе. Это был тихий скромный мальчик, который любил играть в углу во что-нибудь. Мы стали лучшими друзьями, просиживая рядом и играя каждый в свое. Это был крайне полезный опыт. Собственно, данными критериями при выборе собеседников и друзей я пользуюсь до сих пор.

А вот после всего этого пришло время школы.

Первое, что меня поразило: количество народа. Людей было очень много. Я до сих пор стараюсь поменьше смотреть на людей, чтобы не перенапрягать внимание. Но там на квадратную площадь приходилось какое-то безумное количество народа. Второе, что напрягало: возраст этих черных пятен. Там были люди чуть или сильно старше меня. Они все были крупнее, выше. Ваш ребенок, безусловно, встречался с детьми младше и старше (возможно, даже у него есть братья или сестры), но теперь он попадет в заведение, где 80% людей намного больше него – в самом обычном, физическом смысле. И эти 80% ни имеют ни малейшего внимания следить, что происходит у них под ногами. Огромное количество больших людей напрягало меня до самого конца школы. Страх быть затоптанной, зажатой, сбитой никогда не исчезал. И, иронично, со мной это случалось постоянно. При выходе из актового зала, из которого единым потоком выходило триста человек, но учителя не открывали вторые двери, несколько старшеклассников прижали меня к стене, старясь протолкнуться. И это было одним из самых страшных моментов в моем детстве, да может и всей жизни – без преувеличения, меня чуть не раздавили в этой давке. Но никто ничего не заметил. Моя подруга с каким-то нечеловеческим усилием толкнула кого-то, кто давил меня, дернула меня за руку и тогда я медленно вылезла из завала. Мы выбежали в коридор испуганные до слез. Инцидент остался незамеченным.
Да, в школе проблемы вашего ребенка будут исключительно проблемами вашего ребенка. Ребенок, которому нужен укол инсулина каждые несколько часов – не получит этот укол ни от кого, кроме вас или, при «особой договоренности» от учителя (что, к слову, незаконно и является уголовной ответственностью). Незамеченной остается дискомфорт, здоровье, общее состояние. Не замечают травлю. Каким-то чудом в моем классе оказалась чернокожая девочка. Надо ли говорить, что ее чуть не сожрали? И дело часто даже не в том, что учитель – это злой гений, которому подобные ситуации на руку. И, порою, даже не в равнодушии преподавательского состава. Ведь, давайте будем честны, не все учителя – плохие люди. Дело чаще всего в том, что учитель в школе не обладает навыками и знаниями для пресечения подобного поведения. Травят за цвет кожи, национальность, религиозные взгляды. Вы всерьез полагаете, что вашего ребенка, обладающего хоть какими-то отличиями от усредненного образа, не будут травить? И вы всерьез полагаете, что это все можно просто «пережить»? В нашей школе били, унижали и травили ребенка за стрижку. Сначала – за стрижку, потом за прыщи, потом за его приспособленчество, подхалимство и попытки «понравится». За 11 лет из тихого забитого мальчика вырос озлобленный, несчастный, лживый, жаждущий власти и насилия молодой человек. И это до сих пор кажется мне страшным.

Однажды в классе проводили конкурс. Дали какие-то задачи, которые нужно было решить. Я так увлеклась, что не пошла в столовую – учительница не стала меня трогать, оставила в классе. Я решила задачи. Вернувшиеся из столовой дети рассердились на меня, обвинили в жульничестве – ведь я не пошла с ними, у меня было дополнительное время. Школа – институт дисциплины, но никак не место для раскрытия потенциала. Никому нет до потенциала вашего ребенка никакого дела. Это был первый и последний раз в школе, когда у меня была возможность доделать то, что начато. Я никогда не была быстрой в деле, я не умею делать что-то быстро. Но я люблю добиваться результата. Если ритм мыслей вашего ребенка будет отличаться от ритма мыслей других детей – ваш ребенок будет «отстающим». Школа учит не добиваться результата, а переключаться от недоделанного к недоделанному. Когда звенит звонок, ваш ребенок обязан бросить то, что делал, чтобы заняться другим. И, к слову, если что-то не успел доделать или договорить учитель, а звонок уже прозвенел – ну-ка, напомните, какую фразу нужно тут сказать? «Звонок для учителя».

Да, вашего ребенка будут учить подчиняться. Возможно, это не самое плохое умение, если посмотреть на него с определенного угла. Но школа не учит уважать иерархию. Школа не дает объяснений, почему в данной ситуации этот человек социально значимее тебя. А если нет этого «почему», то как понять, что делать и, главное, зачем, чтобы однажды стать таким – социально значимым? Учитель утверждает свою значимость исключительно наличием власти – он может сделать, что угодно с вашим ребенком. Выставить за дверь без объяснения причин. Оскорбить. Поставить плохую оценку. Оклеветать. Напугать. С пятого класса начался кромешный ад – появилась алгебра, которую вела неуравновешенная страшная учительница Наталья Сергеевна. Я боялась ее так, что даже дома думала о ней. Она всегда орала. Я итак не слишком хорошо понимала смысл в решении уравнений. А когда меня постоянно заставляли подскакивать на стуле от неожиданного крика – я вовсе была бесполезна. А быть бесполезной я очень не люблю. Она кидала стопки тетрадей. Ученики потом помогали собирать их по всему классу. Она очень любила бить рукой по доске, а потом весело смеяться, потому что от ударов стиралось написанное. Пару раз она в приступе ярости кидала стул. Я не видела логики в ее поступках, до сих пор не вижу. Парни специально выводили ее из себя, чтобы посмотреть, что она выкинет в этот раз – а она могла на безобидный комментарий кинуть мелом, а на оскорбительную шутку рассмеяться. Да, вы не сможете проверить всех учителей на предмет наличия неврозов. А работа с детьми – вредная работа, тяжелая, и неврозы тут скорее закономерность, чем редкость. Учтите, что даже место в классе ребенок выбрать себе не сможет. Вернее, может, и получиться выбрать. Он, может быть, будет сидеть на этом месте год, два, три, четыре, а потом учитель потребует пересесть. Например, чтобы кого-то рассадить. Он – учитель, у него власть. Или на это место сядет кто-то более наглый. В школе у ребенка нет никаких прав и никаких гарантий.

Вашего ребенка будут уравнивать, обтесывать под «норму» в каждой мелочи. Он должен сидеть, как положено, а не как удобно. Я с трудом могу сосредоточиться, когда сижу не на коленях или, хотя бы, не подтянув одну ногу под себя. По крайней мере, мои ноги, поставленные на пол – чудовищно, катастрофически отвлекают меня от того, что происходит на столе. Ведь они внизу. Я как бы поделена пополам, слишком растянута. Но сидеть удобно – это «дома на кухне».
Ваш ребенок должен быть одет так, как положено. До десятого класса я ненавидела свою одежду. Я ненавидела ее так сильно, что до сих пор при одном воспоминании о ней, меня передергивает. Мама покупала хорошие вещи, но они изматывали меня. Водолазки. Свитера. Тугие джинсы. Чудовищный пиджак. Я выглядела маленьким синим чулком, а весь ужас был в том, что мне это все не нравилось, я уставала еще до попадания в школу от свитера, от обуви, от тугого пиджака. И особенно водолазки – туго облегающие, женского покроя, когда при незначительном наклоне вперед ткань на спине ползет вверх и оголяет поясницу. Но учителя были в восторге. Когда классный руководитель возвестил на весь класс, что только одна я одета подобающе, меня подняли насмех. И суть тут именно в том, что то, что было хорошо для школы – для меня было кошмаром. Однажды нам приказали прийти в бантиках. Я не могу объяснить, почему я так не хотела надевать бантики. Они были из отвратительного материла, с тугими резинками и на этой ткани блестели блики. Я умоляла маму не надевать их на меня. Но, конечно, это было капризом. Так что 9 мая, на каком-то лицемерном параде для учителей, я стояла в толпе в этих огромных, безобразных на ощупь бантиках и горько плакала, но не смела снять ни один – потому что мама запретила. Если ваш ребенок зависим от того, во что он одет, если для его самочувствия важно быть одетым в определенные вещи, то скорее всего, это будет проблемой. Хотя, безусловно, не в каждой школе так придираются к внешнему виду учеников, как в нашей.

Все пространство школы было пропитано страхом. В детстве я боялась школьных ламп. Они могли упасть и периодически падали. Я боялась пола – на первом этаже скользкая плитка в трещинах, от которых рябит в глазах, на втором этаже – линолеум, вздутый барханами. Конечно, я упала. На локте у меня некрасивый шрам из-за неправильно оказанной медицинской помощи. Я боялась детей. На переменах они носились по длинным жужжащим коридорам, нестерпимо орали. Они носились, как сумасшедшие – не замечая ничего вокруг, не боясь столкнуться, сбить кого-то с ног. И сбивали. Однажды из-за поворота на нас выбежал мальчик, который со всего размаха врезался в мою единственную школьную подругу. Они столкнулись головами и упали. У подруги распухла большая часть лица и заплыл глаз. Если бы это был нос, думаю, он бы сейчас выглядел по-другому. Я боялась драк. Дрались в школе часто. Однажды случилась массовая драка. Учителя не знали, что делать. Весь коридор был завален людьми, бьющими друг друга руками и ногами. Я боялась этих бешеных игр в мячи. В рекреациях то и дело устраивали футбольные матчи скрученными из бумаги и скотча мячами, а в районе 2007-го года их заменили тряпочные мячики с жестким наполнителем, «соксы». Забавой было бить по этому мячу, чтобы он со всей силы стукался об стену. Однажды мне попали им в шею. Ваш ребенок не любит шум и мельтешение, устает и теряется в окружении толпы? Ему нельзя сидеть в классе. Он должен быть в коридоре и ждать, когда можно будет зайти и сесть. И, как сказано выше, вашего ребенка будут «уравнивать». Он, каким бы спокойным не был, тоже должен «выпустить энергию», чтобы «не беситься на уроке».
Уравнивать будут не только внешний вид и поведение, но и образ мысли. На уроках музыки старая учительница включала нам одни и те же пластинки. Мы слушали композиции. А после она спрашивала, что мы представили. Дети заучено отвечали «лес». Я ответила, что я представила. Это был зимняя деревня в Англии середины XIX века, в каком-то из домов есть камин, а в камине разгорается огонь, спешат сани, все сказочно-открыточное. Учительница не дослушала даже до середины предыдущего предложения, сказал «нет» и отвернулась от меня. Прошло уже около 14 лет с тех пор, а я помню этот момент. Кто-то посмеялся сзади меня.

На уроке рисования мы все сидели и малевали на заданную тему. В детстве я очень любила рисовать. Я тихо пела. Я точно знаю, что тихо, потому что уровень громкости моего голоса, который для меня комфортен, очень низкий. Так что если я пела «тихо», то, значит, это было бормотание. Учительница, видимо, услышала и спросила, кто поет. Мальчик, сидящие впереди меня, обернулся и показал на меня. Я не слышала вопроса учителя, потому что была занята. Но когда мальчик ткнул в меня пальцем, даже не сообразила, что случилось. Учительница нависла надо мной, стучала по столу и накричала в лицо, что я нарушаю дисциплину и «что я вообще удумала». Мальчик сидел все еще вполоборота и улыбался. В школе считается безобидным ябедничество, но любые индивидуальные привычки – нарушают дисциплину. Ваш ребенок поет, когда что-то делает? Щелкает пальцами? Качается на стуле, не дай бог? Может считать только стоя?

Кстати, о громкости. 90% времени, когда я говорю, мне приходится говорить намного громче, чем мне хочется. Когда же я позволяю себе говорить так, как мне удобно (обычно это дома, где нет посторонних шумов или по телефону), все страшно раздражаются. Я понимаю. Надо вслушиваться. А понимаю я то, что это дискомфортно именно потому, что 90% времени говорю в режиме этого самого дискомфорта. Все просто. Но в школе просто не бывает. Какие особенности речи есть у вашего ребенка? Тихий голос? Слишком громкий? Медленная речь? Быстрая? Заикание? Издевательства, нападки нетерпеливого учителя, в целом неблагоприятная среда – все это никак и никогда не поможет «улучшить» речь.
Что меня лично заставляло страшно переживать каждый день – это столовая, раздевалка и туалеты. Столовая была местом хаоса. Там не было очередей. И там носили горячие тарелки. Что касается еды – никогда не рассчитывайте на государственную кормешку. В школе нечего было пить. Чай, который был заварен чистым кипятком, я не могла выпить. Я до сих пор не могу понять, как люди пьют что-то горячее. А больше пить было нечего. Долгое время в школе я не пила и не ела. И, конечно, я не представляла, что надо сказать об этом матери и попросить давать с собой воду и еду. Смысл фразы «не пришло в голову» я понимаю отлично. Раздевалка повергала меня в ужас по тем же причинам – месиво из людей, пестрые куртки, руки и ноги торчат ото всюду, ор, визг. Я уходила последней, потому что ждала, когда из раздевалки все уйдут. Ну а туалеты – это история очередной демонстрации власти. Кабинки были без дверей (и в большинстве детских учреждений это вообще добрая, славная, уютная традиция такая). Но была одна кабинка с дверью и замком – для учителей. Почему считалось, что видеть учительницу без трусов я не должна, а школьниц – да? Почему считалось, что учитель имеет право на сохранение какой-то тайны исповеди, а любой другой человек в этом месте не имеет?

Отдельной песней была физкультура. Так заведено, что урок физкультуры – это 45 минут унижения. Командные игры, когда «на тебя надеется команда». Состязания в силе и ловкости. Гулкий, огромный зал, в котором постоянно скрипят об пол кроссовки. И свисток. Сколько боли принес этот проклятый учительский свисток. Не будет на физкультуре оздоровления и веселых игр. Не будет там никаких дружеских состязаний. Это время отведено под пот, мячи в лицо и шум, шум, шум, шум, шум.

Ну и напоследок что касается социализации. К тихим трагедиям социализации можно отнести то, что, например, ребенку нужно сидеть за партой с кем-то. Для меня это до сих пор – катастрофа. Только институт исправил мое отношение к партам, но это лишь потому, что в институте у меня появились друзья, с которыми я не против сесть рядом. Но в школе… Как найти баланс между прочерчиванием линии посередине парты («это моя половина, а это – твоя, не суйся!») и полной капитуляцией, когда ты оказываешься на жалком краешке со всеми своими тетрадками, а твой сосед вальяжно раскинулся на большей части стола? К тихим трагедиям социализации можно отнести и те же туалеты. Оказалось, что отсутствие комплексов по этому поводу – условие дальнейшего успешного общения. А уж если комплексуешь – над тобой лучше посмеяться, чем дружить. Тихие трагедии социализации прячутся за каждым углом: когда тот, кого ты считал другом, вдруг решает, что интереснее бегать в догонялки, чем сидеть с тобой и играть в сотки; в том, что тебе не занимают место те, с кем ты вроде как общаешься; в том, что тебя не зовут со всеми в кино или гулять; в том, что твой единственный друг не хочет знакомить тебя со своими остальными друзьями; в том, что тебя вдруг называют «грубой» и «злой», хотя ты хочешь общаться; в том, что терпеть издевательства – правильно, а стукнуть в лицо пеналом того, кто тебя достал – аморально; в том, что к тебе просто не едут на день рождения.

Все это, рассказанное о школе от человека, который находится в золотом возрасте, когда вроде бы уже понимает родителей, но еще помнит все довольно ясно, может относиться к любому ребенку – нейротипичному и аутичному. Да и относится, наверное, в той или иной степени. Но разница все же есть. Разница именно в том, что многие вещи все равно скорее всего останутся незамеченными – будь то психованная учительница или украденные сотки. Простые, рядовые вещи в глазах аутичного ребенка приобретают совсем другой масштаб значимости. Для любящей матери важно все – физическое, психическое здоровье ребенка, его будущее, его настроение. Но очень многое вы пропустите из-за школы. И ради чего? Возможно, вашему ребенку повезет, и не будет на выходе букета из моих диагнозов (чего всем желаю). Но пользы от школы тоже не будет. Будет только бездна тяжелых воспоминаний, а до этого – проблемы, слезы, болезни, бессонницы, конфликты, страхи, хроническая усталость. Читать, писать, считать я уже умела до школы. Дружить, к слову, тоже, пусть и по-своему. А ничего больше школа дать и не может – ну, за исключением того самого «груза прошлого». В нашей стране нет понятия программа школьной профессиональной ориентации – мне никто не помог понять, куда идти после 11-го класса. Да и кроме того, школа не готовит к поступлению (вдруг для кого-то будет новость). Школа заинтересована в сдачи детьми обязательных экзаменов, то есть в выпуске детей. Но никак не в их дальнейшем будущем. Два требующихся мне предмета я осваивала сама с нуля, помочь было некому. Хотя, думается, моя учительница по литературе до сих пор считает мой результат своей заслугой. И, таким образом, моя мать утвердилась во мнении, что школа бесполезна. А я за эти годы убедилась в том, что школа вредна – и ничто не заставит изменить мою точку зрения.