(Примечание: один из родителей-читателей моего блога спрашивал у меня, способны ли аутичные люди к жалости и состраданию. Этот вопрос был признаком того, что в Россию начинает проникать очень опасное заблуждение. Перевод этой статьи – ответ всем, кто задает себе подобные вопросы и кто считает аутичных людей опасными для общества)

Источник: Autistic Hoya
Переводчик: Антон Егоров

Предупреждение о триггерах: обсуждение убийства, другие виды насилия, эйблизм, различные массовые убийства, упоминание изнасилования, обсуждение насильственного психиатрического лечения, краткое обсуждение JRC, терроризм, 11 сентября и, наверняка, много других триггеров.

Я аутистка, и я одержима насилием.
Ответ на статью Эндрю Соломона в «Нью-Йоркере» о его интервью с Питером Ланца.
 
Пожилой человек падает с утеса, в ужасе и тоске глядя на любимую, которая стоит на краю.

Это одно из первых воспоминаний – в нем я разыгрываю придуманные сценки с младшей сестрой.
В другой такой игре я представляла себя человеком, несправедливо обвиненным в шпионаже и приговоренном к смерти, или грабителем, которого поймали и посадили в тюрьму. В детском саду я сходила с ума по диснеевской «Белоснежке». Однажды я раздала другим детям маленькие кусочки теста плей-до (марка пластилина, фигурки из которого выпекаются в печи) и сказала, что они отравлены, совсем как отравленное яблоко в мультфильме. Учитель вызвал родителей.

Во втором классе я играла с друзьями в ролевую игру, где моя героиня, выпив отравленной воды, превращалась в демона и набрасывалась на своих детей. В моих первых рассказах, написанных в период между детским садом и шестым классом, фигурировали брошенные дети, жестокие старшие братья, отравления, убийства, побеги из тюрьмы и нечеловеческие пытки.

В восьмом классе я написала свой первый роман. Сюжет разворачивался вокргу диктатора, который решал убить всеми любимого политика из соседней страны, свалить вину на другого человека, а затем использовать эту ситуацию как предлог для военного вторжения.

В том же году я прочитала документальную книгу «Хелтер Скелтер», посвященную убийствам, совершенным сектой Чарльза Мэнсона, и написанную Винсентом Буглиози, обвинителем по этому делу. Когда я взяла книгу в школу, один из учителей подошел ко мне и сказал мне, что подобные книги нельзя читать.

Когда я перешла в старшую школу, я написала второй роман, который начинался с того, что президента США убивают террористы.

–

(Описание фотографии: Очень юная я, пятый класс, сижу в школьном кабинете, рукав прижат к губам, читаю книгу из серии «Аниморфы», на столе лежат другие книжки и папки. Фото Ребекки Тэплин. На мне школьная форма: малиновая рубашка поло с длинными рукавами и брюки цвета хаки. На заднем фоне полки с беспорядочно сваленными папками и тетрадями.)

После массового убийства в Виргинском политехническом институте, много шума в прессе наделали записки  убийцы, Сын Хи Чо: насилия и ненормативной лексики в двух коротких пьесах было в избытке. Я прочитала их, когда один новостной сайт выложил отсканированные страницы.

Тогда я не знала, как выразить наполнявшие меня чувства, но теперь, кажется, начинаю понимать.

На этой неделе в «Нью-Йоркере» вышел эксклюзивный материал Эндрю Соломона о его беседах с Питером Ланца – это отец стрелка из начальной школы «Сэнди-Хук». В статье Соломон подробно пишет о том, что Адам Ланца, по всей очевидности, был одержим насилием. По словам Питера, его сын был помешан на геноциде, маньяках и массовых убийствах. Он много читал о насилии, совершенном реальными людьми, и к тому же сочинял крайне жестокие истории.

Соломон, у которого недавно вышла документальная книга «Далеко от яблони» (у которой свои проблемы), спрашивает, не следовало ли воспринять эти увлечения как тревожный сигнал. Питер, говоря о сыне, более определенно высказывается о том, можно ли было предсказать и, стало быть, предотвратить кровавую развязку.
Когда я читала то, как Соломон описывает Адама, я плакала, потому что большую часть этого он мог бы написать и обо мне, просто заменив имя. И я испугалась не на шутку, когда он предположил, что одержимость Адама историями о насилии могла быть тревожным сигналом. Только боюсь я не потому, что официальные лица из-за этого станут преследовать таких, как я, а потому что знаю: они уже так делают, и я боюсь, что такое будет происходить еще чаще.

–
Поверьте, я знаю, что значит отчаянно пытаться найти ответы, найти объяснение, когда происходит трагедия. Хоть я и не оставшийся в живых родственник известного убийцы, я испытавала опустошение и маниакальное желание понять причины после любой вспышки насилия. Каждый раз. Эти чувства трудно выразить словами, и в голове вертятся такие: тысячи ударов под дых, полное оцепенение, безымянные вещи разваливаются на куски.
Как и многие аутисты, я очень впечатлительная и часто не могу совладать со своими чувствами. Я испытываю эмоции других людей – неважно, знакомых или чужих – как свои собственные, и они к тому же наслаиваются на те эмоции, которые действительно мои.

Мне было всего восемь, когда случились теракты 11 сентября, но так как я жила в Америке, около Бостона, они не могли пройти для меня бесследно.

Я знаю, что значит отчаянно, маниакально искать ответы, потому что сама через это прошла.

События 11 сентября зажгли в моей душе огонь, я безумно хотела понять, умом и сердцем, почему это случилось и какие причины заставили террористов сделать то, что они сделали. В следующие десять лет я стала одержима темой исламского терроризма. Я читала любую статью, книгу, сайт на эту теме, которые мне удавалось найти, и впитывала каждое слово, каких бы взглядов ни придерживались авторы. Этот интерес привел меня к изучению истории и современного состояния других форм терроризма, включая христианский терроризм, государственный терроризм, эко-терроризм и любые другие виды терроризма, которые когда-либо выделяли ученые.

Тот же интерес побудил меня изучать ислам как религию, лежащую в основе множества культур и цивилизаций, а также как общественный институт и систему права. Тогда у меня появились и другие сильные увлечения: политика национальной безопасности, контртеррористические операции, а также то, как расизм и исламофобия поддерживают идею превосходства белой расы и американский империализм. К двенадцатому классу я решила, что хочу изучать исламоведение в колледже, а потом защитить кандидатскую диссертацию о суфийской музыке в Пакистане.

Прямо сейчас я обучаюсь в Аммане, Иордания, моя специальность – арабский язык, и все это – прямое следствие моего горячего желания понять, почему и как случилось 11 сентября.

(Описание фотографии: я с серьезным выражением лица на черном фоне в серой футболке, руки держу перед собой. Надписи, которые я сделала черным фломастером: «Я не понимаю, как столько много людей могут ненавидеть» – на английском на одной руке и на арабском на другой. Фото Роберта Х. Фогарти, сделано для проекта «Дорогой мир» в Джорждтаунском университете в марте 2012 года.)
–
После массового убийства в Виргинском политехническом я читала статьи, и в них Сын Хи Чо описывали как стеснительного одинокого парня, которого часто дразнили. И хотя я сочувствовала его жертвам и их близким, я невольно сочувствовала и ему.

Это не значит, что я принимаю убийства, или хочу приуменьшить его вину, или считаю, что у его преступлений есть оправдания. Просто я не умею сочувствовать выборочно, и, по-моему, в этом нет ничего плохого.

–
И Питер Ланца, и Эндрю Соломон прямо отвергли возможность того, что аутизм имел какое-то отношение к убийствам, совершенным Адамом. Но это никак не отражается на тоне статьи, которая рассказывает о диагнозе Адама и о различных аутичных особенностях так, что мне приходят на ум ярмарочные шоу уродов или выставки чучел животных. Если тот факт, что Адам был аутистом, никак не связан с тем, что он убил двадцать шесть человек, зачем так подробно описывать его аутичные черты в статье, основное содержание которой – попытки отца понять, почему и как такое случилось?

Многие читатели, встретив утверждение, что аутизм не сыграл никакой роли в убийствах, закатят глаза, или покачают головой, или сделают еще что-то в том же духе, потому что, блин, статью-то они прочитали ту же самую и вопросы задали те же, вот только их ответы будут другие. Они решат, что, конечно же, аутизм сыграл свою роль. Конечно же, он повлиял на случившееся. Одни поймут, что пришли к такому выводу, другие придут к нему неосознанно. Но результат будет одним и тем же.

Они прочитают об отчете специалиста, в котором сказано, что у Адама было больше шансов стать жертвой, и рассмеются. Они рассмеются, хотя это правда. Конечно, статистика не изменит того факта, что на самом деле он стал палачом, но по статистике у людей вроде него и вроде меня очень велик риск стать жертвами насилия и травли. Это справедливо для всех людей с инвалидностью – не важно, говорим ли мы об аутизме или о психических заболеваниях. Не нужно читать научные исследования (хотя такие исследования существуют), чтобы это понимать, потому что, если ты живешь в обществе, где есть только один нормальный образ жизни и все другие варианты расцениваются как ущербные, любой, кто попадает в категорию «все другие», будет более уязвим. Так устроена любая власть.

Вполне возможно, что Соломон в своей статье хотел показать Питера и Адама как обычных людей. Наверное, того же он добивался, рассказывая обо всех тех людях, очень разных, которым посвящена книга «Далеко от яблони». Но какими бы ни были его намерения, важен результат – и мне его работы кажутся совершенно дикими и бесчеловечными. Не только в отношении аутистов, но и в отношении людей с психическими заболеваниями. Аутистам хотя бы досталось не слишком убедительное заверение, что аутизм не связан с насилием. А вот людям с психическими заболеваниями просто плюнули в душу.

Чувство, с которым он так скрупулезно описывает гиперчувствительность Адама к звукам и определенным тканям, я лучше всего могу сформулировать как «благоговейный ужас». Занимаясь активизмом, я встречала огромное число людей – в основном аутистов, но не только, – у которых есть многие из описанных черт.

–

Одно из моих любимых хобби – текстовые ролевые игры. Смысл в том, что ты пишешь истории, но вместе с другими людьми. Некоторые относятся к этому как к соревнованию, другие считают, что это просто писательский проект для большой группы людей. Меня больше всего привлекают ролевые игры, в которых затрагиваются те же темы, которые интересуют меня и в реальной жизни: насилие государства, терроризм, пытки, жестокое обращение, нарушения прав человека, изнасилования и другие виды сексуального насилия и массовые убийства.

Сейчас я пишу седьмой роман. Его сюжет во многом строится вокруг военных преступлений и геноцида на почве этнической и религиозной принадлежности.

Если бы вы не знали меня, если бы прочли статью Эндрю Соломона и сотни ей подобных, если бы вы не понимали, что человек может интересоваться и быть одержимым случайным и систематическим насилием и при этом быть не быть агрессивным лично, тогда вы тоже могли бы гадать, не стану пойду ли я по стопам Адама Ланца, или Андерса Беринга Брейвика, или Сын Хи Чо, или Джеймса Холмса.

Когда я училась в десятом классе, меня вызвали к директору и обвинили в том, что я планирую устроить стрельбу в школе. Когда я сказала ему, что ничего такого, конечно же, не планировала, он заявил, что, как все знают, я помешана на оружии и насилии, и потом спросил, уверена ли я, что никогда не думала причинить кому-то боль по-настоящему.

Когда я училась в двенадцатом классе, мама сказала мне, что кое-кто в нашей церкви считал, что я планирую присоединиться к Аль-Каиде или еще к какой-нибудь террористической группировке.
Это все было на самом деле и убедило меня, что мои страхи – за себя и за остальных – не беспочвенны.
–

(Описание фотографии: я в белой футболке стою в комнате, окна которой выходят в коридор с лифтами и различными школьными объявлениями. Я смотрю вниз и держу лист, на котором фиолетовым маркером от руки написано: «Я не боюсь сказать, что я аутистка». Фото Шейна Ньюмейера, сделано в декабре 2012 года).
–
Я не утверждаю, что понимаю мотивы каждого. Если бы я понимала, мне не нужно было бы лихорадочно искать ответы после каждого акта массового насилия, о котором я узнала после 11 сентября.

Но я уверенно могу заявить, что причина массового убийства – это не «психическое заболевание», и не «аутизм», и не «увлеченность насилием», и не «издевательства окружающих», и не «застенчивость», и не «жестокие ролевые игры», и не «жестокие видеоигры», и не «написание жестоких рассказов». Все это – не тревожные сигналы. Не надо к ним относиться как к тревожным сигналам.

Предположение, что эти вещи как-то указывают на будущее насилие, насквозь пропитано эйблизмом и эйджизмом. И, что примечательно, с помощью этих самых домыслов люди – подчас те самые люди, которые по идее должны нас защищать, – оправдывают реальное насилие в отношении таких, как я.
–

Есть ли у Питера Ланца право иметь свое мнение, свои мысли и чувства? Безусловно, есть. Кто я такая, чтобы называть то, через что он прошел и что испытал, не соответствующим действительности?

Но только от этого его слова не становятся менее горькими. И тяжесть на сердце от статьи Эндрю Соломона не становится меньше.

Самыми тяжелыми в той статье для меня были два момента: когда Соломон спрашивает, как семья поступила с похоронами Адама, а Питер отвечает, что этого никто никогда не узнает, и когда Питер говорит, что лучше бы Адам вовсе не появлялся на свет.

Может быть, семья устроила похороны для Адама. Может быть, нет. Я не была рядом во время интервью, так что не знаю, как Питер произнес эту фразу, но, напечатанная, она показалась мне такой холодной и безразличной, что я… я не могла найти слов.

А что касается второй фразы: когда кто-то рождается, мы не можем знать, вырастет ли он удивительным и прекрасным человеком, который всем помогает, или негодяем, который ужасно обращается с другими людьми. Когда все случилось, легко говорить, что было бы лучше, если бы какой-то человек никогда не родился.

Но когда отец юноши, имевшего, очевидно, множество серьезных психических проблем, говорит такое, пусть даже его сын убил двадцать детей, это все равно звучит ужасно: ведь статья вышла всего через несколько дней после 1 марта, когда проходила траурная акция в память о сотнях людей с инвалидностью (в их числе немало аутистов), убитых родителями.

–

(Описание фотографии: на мне темно-синяя зимняя куртка, бежевый жакет и футболка цвета охры, а также голубая лента и бежевые перчатки. Я не смотрю в камеру и говорю. Позади меня большой плакат, на котором надпись «Плачьте по мертвым… и отчаянно бейтесь за живых», а под ней – имена жертв, возраст на момент смерти и способ убийства. Фото Кори Отто-Джейкобс, сделано во время Траурной акции округа Колумбия на Фаррагут-сквер в пятницу 1 марта 2013 года, в Национальный день траура по людям с инвалидностью, убитым членами семьи или людьми, выполняющими уход за больными.)

–
В интервью Питер Ланца рассказывает, что Адам так и не смирился со своим диагнозом: синдром Аспергера/аутизм.
Наверняка сказать невозможно, но я не могу не думать о том, могли бы события принять другой оборот, если бы он принял свой аутизм и общался с другими диагностированными аутистами.
–
СМИ всегда считают, что тот, кто убил много людей, должен быть либо аутистом, либо психически больным, но среди жертв Адама Ланца двое – Джозефина «Джои» Гей и Дилан Хокли – тоже были аутистами.
Желая побыстрее свалить все на аутистов, журналистам часто удобнее забыть про этот факт.
–
И Эндрю Соломон, и Питер Ланца снова и снова повторяют, что, возможно, если бы Адам прошел лечение, беды можно было бы избежать. Я же не устану говорить, сколько вреда причиняет такая позиция множеству людей.

Во-первых, прямо сейчас Конгресс рассматривает законопроект конрессмена Тима Мерфи. Если он будет принят, то будет значительно урезано финансирование местных программ по поддержке людей с психическими заболеваниями, а также финансирование правозащитных организаций.

Год назад законопроект прошел слушания, на которых свидетель за свидетелем докладывали комитету о том, как ужасны и какую опасность представляют люди с психическими заболеваниями, и лишь один свидетель осмелился высказать другую точку зрения.

Во-вторых, суровая реальность такова: большинство вариантов терапии и оздоровительных программ для людей с психическими заболеваниями – принудительные, они унижают человеческое достоинство и не учитывают мнение пациентов.

В-третьих, статья укрепляет стереотип, что при психическом заболевании едва ли не единственный вариант – это психиатрическое лечение, и что так и должно быть. И хотя я полностью поддерживаю право любого, кто хочет получать какое угодно психиатрическое лечение, иметь возможность получить его на своих условиях, на самом деле не каждый выбирает этот путь, и это нормально.

В-четвертых, эту статью, написанную известным журналистом в популярном издании, люди будут считать авторитетной, и высказанные в ней идеи совершенно точно приведут к тому, что те, кто действительно хочет лечиться, столкнутся с еще большей стигматизацией, а вариантов добровольного лечения станет меньше.
Именно эти последствия так меня беспокоят.

–
Я могу вам рассказать, почему я одержима насилием.

Все дело в том, что я также всецело предана идеалу справедливости.

После 11 сентября я долгое время мечтала о карьере в сфере борьбы с терроризмом, чтобы предотвращать будущие атаки.

В широком смысле моя работа в последние пять лет была посвящена насилию в отношении инвалидов, в особенности тех из них, которые еще менее защищены, потому что являются также гомосексуалами, трансгендерами, бедняками, иммигрантами или цветными. Насилие в отношении нас происходит все время, и творят его как обычные люди, так и государство.

В эмоциональном плане это работа на износ.

То и дело я получаю электронные письма из какого-нибудь маленького городка от кого-то, кому нужна помощь, потому что автор или его ребенок подвергаются насилию или дискриминации в школе или на работе.

Когда я пишу что-то или участвую в ролевых играх на тему случайного и систематического насилия и его влияния на каждую личность, это помогает выплеснуть эмоции. По сути, это единственное, что мне помогает. Дело не в том, что я получаю садистское удовольствие, когда пишу о насилии, или что я в тайне хотела бы причинять боль знакомым мне людям.

Это все то же маниакальное желание понять, почему, как и что дальше. Я не преувеличивала, когда писала, что знаю этот отчаянный поиск ответов после трагедии. Этот отчаянный поиск составляет смысл почти всей моей сознательной жизни.

–

(Описание фотографии: Шейн Ньюмейер, белый человек с короткими светлыми волосами, в очках, и я стоим на островке безопасности посреди многополосного шоссе в пасмурный день. У нас в руках нарисованные от руки плакаты против Образовательного центра судьи Ротенберга, в котором в качестве наказания или способа коррекции поведения находящихся там инвалидов используется болезненная электрошоковая терапия. Надпись на плакате Шейна: «Остановите шок», буквы «о» пронзают молнии. Я держу два плаката: на одном написано «Люди, а не эксперименты», а на другом – «Бьют током за то, что… обнимаю вещи, ругаюсь, ною, встаю с места, снимаю куртку, кричу, нервничаю, закрываю глаза, поднимаю руку. Запретите электрошокеры!» Фото Тейлор С. Холл, январь 2013 года)

–
В последнее время я стала задаваться другими вопросами. Я реже думаю о том, почему происходят массовые убийства, и чаще – почему люди убеждены, что такие страшные убийства может совершить только Другой, и почему считается, что отдельные трагедии с большим числом жертв важнее и страшнее, чем повседневное насилие в отношении маргиналов.

Я вовсе не хочу сказать, что жертвы массовых убийств или горе их близких не так важны. И я не хочу умалять переживания тех, кто узнает, что их родные или знакомые совершили убийства.

Но эти вопросы стоит задавать, потому что они тоже о жизни и смерти. Они накладывают отпечаток на мою жизнь и то, что со мной происходит, а также на жизни многих моих друзей и коллег.

Я не хочу, чтобы мои дети росли в мире, где им нужно волноваться о том, не станут ли учителя и начальники подозревать в них потенциальных убийц, если они просто будут одиночками, стеснительными, фанатами жестоких игр, аутистами или психически больными. Если у моих детей будет аутизм или психическое заболевание, я не хочу, чтобы они росли в мире, где бы люди  каждый день сомневались в их человечности, и где полицейская жестокость, вызванная их инвалидностью, могла бы оборвать их жизни.

Тот факт, что реакция на ужасный акт насилия часто лишь провоцирует новое насилие, не только поразительный, но и очень печальный.

Но хуже всего другое: хуже всего знать, что я могу говорить, делать и писать здесь все что угодно, а люди, у которых все схвачено в СМИ и в политике, будут продолжать свою бесчеловечную риторику. И у меня – у нас – нет ни малейшего шанса, пока все эти стереотипы принимают за чистую монету, пока их воспринимают как нечто нормальное и само собой разумеющееся.
Я могу попросить вас, читающих это эссе, только об одном: попробуйте мыслить иначе. Вместо того, чтобы искать виноватых – сегодня это аутисты, завтра люди с психическими заболеваниями, через неделю любой черный подросток – сможем ли мы вместо этого сосредоточиться на том, чтобы исцелить самих себя и наше общество? Сможем ли мы найти более щадящие способы восстановления после подобных трагедий?