(Примечание: Третья статья об аутичной девочке, которая перестала считаться аутичной благодаря АВА-терапии и была признана “не отличимой от сверстников”)

Источник: Radical Neurodivergence Speaking

С извинениями/благодарностью “Beth of Love Explosions” за это идеальное название.

Все, что ниже, идет за чертой, потому что:
а) оно длинное
b) возможно, нуждается в предостережении из-за таких вещей как упоминание суицида, предательских друзей и эмоциональных травм. Я знаю, как это было сложно написать  и я не знаю, смогла ли я пройти мимо этих предостережений.

Но цена неотличимости слишком высока, и то, что произошло за последние несколько недель, еще раз это доказало.

Я не знаю, с чего мне начать, поэтому, полагаю, стоит начать с начала.
Однажды родилась маленькая черноволосая девочка с темными глазками, родилась она у мамы и отчима, и у папы, который еще несколько лет не подозревал о ее существовании. И когда эта малышка подросла, мама заметила, что она отличается от других маленьких мальчиков и девочек. Она не разговаривала. Она постоянно сидела, уткнувшись в книгу. Она не смотрела людям в глаза. Она не отвечала на фразы, на которые, как ожидалось, она должна была бы среагировать.
Поэтому мама и отчим повели маленькую девочку к доктору, который диагностировал ей аутизм и предложил родителей водить ее на замечательную новую терапию, которая может сделать ребенка неотличимым от сверстников. И они согласились.

И хотя ребенок сунул MnM под нос терапевта, когда он сказал ей указать на нос (на чей нос?), он мог говорить, был способен учиться на том же уровне, что и другие дети его возраста, имел большой словарный запас оттого, что много читал, и был способен нормально сидеть за столом. И поэтому взрослые отправили маленькую девочку в детский сад без какой-либо поддержки.

Но эта маленькая девочка все еще была аутистом. Она просто не отличалась от сверстников в вопросах учебы, и даже могла вести себя социально приемлемым способом. Но маленькая девочка не получала необходимой для нее поддержки.

Вместо этого девочке говорили, что все ее проблемы – результат сознательного выбора, потому что она сама решила быть странной. Ей сказали, что всем очень нужны друзья, что все очень хотят их завести, но не объяснили, что такое дружба и как она работает.

Она решила, что “друзья” работают так – когда люди хотят, чтобы ты делала какие-то вещи, ты делаешь их. И тогда эти люди будут твоими друзьями.
Но она не получала ничего взамен, люди просто терпели ее, но потом условия сделки заканчивались. Она странная и отвратительная, и заслуживает все те ужасные вещи, которые когда-либо могут с ней произойти, потому что она не выбрала нормальность.
Но она почти завела друзей, делая вещи для других людей. Когда бы они не попросили. В конце концов они просили ее обо всем, чего они хотели. Если люди просят, она может сделать их счастливыми.

В конце концов они могут стать счастливыми. Теоретически, в конце-концов. Они говорили ей, чего они хотят, она делала это и никто не злился.

Дома все было гораздо сложнее. Члены семьи просто не сказали ей, что она должна сделать, чтобы они ее приняли. Они не говорили ей, что все, что им надо, это чтобы она соответствовала норме. Если она не сделает то, чего они хотят, они ударят ее, или накричат на нее, или кинут ее в стену, или сексуально над ней надругаются, все что угодно, лишь бы научить ее “уважению”. Если бы она только знала, как заслужить их любовь, нежность и похвалу! Если бы они ничего не хотели, или она смогла бы не делать то, что им не нравится, возможно, они оставили ее в покое.

Это был возврат к “ПОСМОТРИ НА МЕНЯ”: способу, когда она могла заставить людей не причинять ей вред только если делала то, что они хотят. Быть в безопасности – это значит делать то, что они хотят. Когда люди не причиняют ей вред, они тем самым показывают ей свою любовь и дружбу. И ничего больше. Все, о чем она думает: “делай то, что они хотят, и ты будешь в безопасности”.

И, как и все маленькие дети, она выросла. Ей теперь тридцать лет. На первый взгляд она победила: ей больше не приходится иметь дело со своими непредсказуемыми родителями. Она живет одна. Она работает. Она второй раз пошла в колледж, потому что знает, что после получения диплома она сможет получить ту работу, о которой мечтает. Она социализирована. Она талантлива. Она успешно занимается активизмом.

Люди знают ее имя. Так что она принесла пользу обществу. То, что ее не убило, сделало ее сильнее, не так ли?
Быть сильнее означает, что ты не можешь быть уязвимой. Быть сильнее означает, что в твоей жизни нет границ. Быть сильнее означает, что ты можешь решить все, что угодно, вытерпеть все, что угодно, даже душ из дерьма. Быть сильной значит, что ты можешь спасти мир и все, что в нем есть.

Но она тонет. В метафорическом смысле. Внутренне она продолжает воспринимать друзей так: “Я делаю то, что они мне говорят”. Никто не должен хорошо к ней относиться, или воспринимать ее такой, какая она есть, поэтому она должна делать все, как они говорят. Не существует ответа “нет”. И несколько раз она пыталась сказать нет, но люди воспринимали это как что-то вроде: “продолжайте выпрашивать и я все сделаю”.
Люди просят, и она делает. И когда люди перестанут просить? Она не знает, что делать. Здесь невозможно угадать. Она не может свободно дышать из-за переживаний. Она переживает потому, что не знает, чего они хотят. Они могли говорить ей, что они ничего не хотят, но это никогда не было правдой. Людям всегда что-то надо, и они просто играют в угадайку, хоть она в нее играть не способна.

Люди говорят, что они ничего не хотят. Они всегда чего-то хотят. Встань, сядь, дотронься до носа, хорошая девочка. Сделай за меня домашнее задание. Ты можешь изменить шрифт в работе? Это она могла понять. “Просто будь моим другом” – вот это ничего для нее не значило. Она не знала как реагировать на это “просто будь моим другом”. Скажите же ей, что вы от нее хотите!

Она могла иметь дело с людьми, которые говорили ей, чего они хотят. Но на самом деле она это не выдерживала.

Она чувствовала внутреннее выгорание, и не к кому было обратиться. Никогда нельзя ни к кому обращаться. Она – это что-то вроде неудачного резервного копирования. Но она сильная. Она не позволит себе сгореть. Это – роскошь для того, кто не был проверен огнем. И для того, кто не думал, что люди могут чего-то не хотеть.
Ее разум говорил ей, что люди нормально к ней относятся только из-за того, что она делала для них то, чего они хотят, и что если она перестанет быть символом выносливости и силы, они воспользуются этим и проявят насилие, сломают ее, они ее возненавидят. Они всегда так делают. Ей не позволено быть слабой. Общество нуждается в ней. Оно нуждается в ее силе. Ему нужно, чтобы она стала символом. Разве она может ради этого не сделать еще что-то?

Она не хочет, чтобы ее когда-либо еще называли сильной. Она не может найти выход.

Точнее, есть один выход.
Люди ничего не смогут от вас требовать, если вы будете мертвы. Не совсем. Но если люди снова проявят ненависть, разве они что что-то смогут вам сделать? Вы уже мертвы. Они не смогут вам ничего сделать.

И тогда не надо будет гадать, не будет никаких ошибочных предположений, не будет никаких требований. Не будет больше никаких: “основная причина проблем – это ты сама” или “сделай только одну вещь” или “если бы ты не была бы настолько принципиально безразличной, то понимала бы, что твоя основная проблема в том, что ты хочешь добиться больше прав”. И никто не будет больше на нее гадить просто потому, что это “нормально”, ведь она же “сильная” и сможет вынести все.

И она наконец победит, да?
Она просто очень устала. Она больше не может этого вынести. Но она должна. Ее ценность, ее право на существование зависит от того, что она делает для других людей, чтобы скрыть то, насколько она странная.

Она больше не может ничего сделать. У нее нет слов. Она не может, она не может, она не может.

И это цена неотличимости. И она на логическом уровне понимает, что это бессмысленно, но ничего не может с собой поделать. Всегда будет на одно условие больше, чем ты сможешь выполнить, чтобы тебя терпели, и это тоже не имеет смысла.