Источник: Respectfully Connected
Переводчик: Sinn Fein

Совсем недавно я пополнила ряды родителей аутичных детей, перед которыми стоит вопрос: нужно ли их ребенку принимать психотропные препараты? Такие препараты изменяют химические процессы в мозгу, а также влияют на настроение и поведение. Они выпускаются такими брендами как Прозак, Лован, Риталин, Аддерал, Консерта, Риспердал и некоторыми другими. Многим детям-аутистам выписывают один из них или несколько, чтобы справиться с сопутствующими расстройствами: СДВГ, тревогой, депрессией, ОКР и также с некоторыми «проявлениями» аутизма.

Исследования в США, Великобритании и Австралии показали, что психотропные препараты прописывают детям все чаще за последние 5 лет. Имеются данные, что такие препараты прописывают младенцам с 18-ти месяцев. И это несмотря на то, что Управление по контролю качества продуктов и лекарств США (FDA) и Администрация терапевтических средств Австралии (TGA) не одобряют употребление многих подобных препаратов детьми младше 7 лет. Лечащие врачи могут прописывать препараты по показаниям, не упомянутым в инструкции по применению и не утвержденным государственными регулирующими органами. Это законно.

Недоступны долгосрочные исследования эффектов влияния психотропных препаратов на детей. Это означает, что нет достоверной информации о том, как долговременное их применение влияет на химические процессы в развивающемся мозге. В нескольких краткосрочных исследованиях было обнаружено, что препараты вызывают минимум побочных эффектов и значительно улучшают настроение и поведение. В ходе одного из крупных исследований Флуоксетина (Лован, Прозак) было выявлено, что психотропные препараты оказали негативное влияние на рост и вес детей. (За 19 недель рост сократился на 1,1 см и вес на 1 кг по сравнению с группой, не принимавшей препараты). Согласно агентству, проводившему исследование, «клиническое значение этих наблюдений в долгосрочной перспективе неизвестно».

Были проведены долгосрочные исследования групп взрослых, принимающих психотропные препараты. Полученные данные показывают, что влияние на здоровье может быть как позитивным, так и негативным, причем некоторые побочные эффекты довольно серьезные. Занимательно, что в сети много историй людей, утверждающих, что препараты либо спасли их, либо сломали им жизнь. Единого мнения нет.

Многие родители сообщают, что препараты значительно улучшили состояние их детей. Они рассказывают, что дети стали счастливее, спокойнее, лучше спят, им легче концентрироваться в школе, и они ведут себя не так «агрессивно». Также с ними «легче справиться» и уровень стресса в семье понизился. Другие родители заявляют, что эффекта от препаратов почти нет или проявились такие побочные эффекты, что препарат стало слишком опасно принимать.
Разобраться во всем этом очень тяжело для любого родителя, которому приходится принимать это решение. Как взвесить все возможные плюсы и минусы, когда нет доступных долгосрочных исследований? Как решить дилемму: пробовать ли то, что может как помочь, так и погубить ребенка?

Сейчас этот вопрос стоит перед нашей семьей. Мы читали исследования. Мы спрашивали профессионалов. Мы разговаривали с друзьями, имеющими опыт по данному вопросу. В результате мы вернулись к главному – а страдает ли наш сын?

Это не такой простой вопрос, как может показаться. Быть человеком – значит, в какой-то мере, испытывать страдания. Мир счастливых людей, никогда не знавших грусти был бы очень странным, согласитесь. Периоды грусти, тревоги или злости совершенно нормальны даже для очень маленьких детей и позитивное отношение к ним как для отдельно взятого индивидуума, так и для общества в целом стало бы шагом в направлении принятия всего спектра эмоций.

Кто-то из нас больше подвержен страданиям. Для некоторых жизнь становится настолько невыносимой, что они решают с ней покончить. Определить, насколько страдает другой человек – это совсем не простая задача.

Нашему сыну еще нет пяти, поэтому вопросы о глубине испытываемых им ощущений не приносят нужного результата. Его грусть кажется нам всеобъемлющей. Мы думаем, что его тревожность заставляет его сидеть дома. Его волнения, как нам кажется, препятствуют получению новых впечатлений. Его боли в животе могут быть признаком того, что его тревожность заставляет сжиматься все внутри. Его боязнь расставания может означать страх потерять нас навсегда. Его вокальные и мышечные тики представляются нам как-то связанными с чувством страха и тревоги.

Или же нет.

Возможно, его аутичность значит, что он хочет неделями не покидать зону комфорта, изредка пробуя что-то новое. Может быть, он выражает счастье иначе, нежели другие, и от природы меланхолик. Может быть, он не хочет расставаться с нами, поскольку мы – словно якоря в мире, слишком насыщенном для него. Может быть, его тики – часть нормального функционирования его нервной системы. Может, все это в рамках нормы его аутичного «Я».
С нашей стороны, может, с ним будет проще уживаться, он станет более уступчивым и спокойным после принятия лекарств. Это может облегчить наши «страдания». Но что насчет его страданий? Конечно, было бы гораздо проще дать ему волшебные таблетки и надеяться на авось.

Глядя в будущее, я представляю нашего сына шестнадцатилетним, обвиняющим нас в том, что мы с детства пичкали его таблетками. Я предполагаю, что он может посчитать, что мы не смогли принять его таким, каким он есть.

Я смотрю в будущее, видя шестнадцатилетнего подростка, обвиняющего нас в том, что мы оставили его без лечения, сделав его детство невыносимым.

Мы понятия не имеем, какая из этих двух моделей будущего станет реальной.
Нам нужно принять решение. Очень серьезное решение. Это значит, что мы должны взвесить все возможные варианты, прежде чем соглашаться на лечение.

Время терпит. Поживем – увидим. Нужно понять, где границы у принятия, и как это влияет на решение лечить маленьких детей или повременить.

Я сочувствую всем семьям, столкнувшимся с этой проблемой в мире, где аутизм представляется как нечто ущербное. Я сочувствую всем маленьким детям, которые полагаются на родных в принятии правильного решения в нужное время.