Статью Валерия можно прочесть здесь.
(Примечание: всё нижесказанное не относится к абсолютно всем нейротипикам, как и к абсолютно всем аутистам, и выражает субъективное мнение автора).
Привет, Валерий!
Мне 34 года и, думаю, я всё же нейротипик, хотя долгое время подозревала у себя аутизм и, чтобы разобраться глубже в этом вопросе, создала группу Вконтакте “Исследование аутизма”, куда собирала всю доступную мне информацию. Правда, последний год там в основном репосты Айман Экфорд, как наиболее интересной для меня журналистки в этом (и некоторых других) вопросе. Проверка себя на аутичность заставила меня также глубже приглядеться к нейротипикам и сделать некоторые выводы. Возможно, кое-что из этого может пригодиться и другим.
– Главное отличие, как мне показалось, между аутистами и нейротипиками в том, что большинство нейротипиков считают этически приемлемым использовать ложь и повседневное актёрство для достижения своих целей¹. Большинство знакомых мне аутистов не видят в таких целях никакой ценности, если им предшествует необходимость лгать и играть роль человека, которым ты не являешься. В основе психологии нейротипика лежит страх на грани животного оказаться “за бортом”, проиграть в конкурентной борьбе за ресурсы, остаться без полового партнёра, еды, крова, заболеть, постареть, умереть. То есть, страх стать жертвой эйблистского общества, если оно заподозрит в них слабость. Отсюда нервная потребность доказать, что ты — не инвалид, а инвалиды — не такие как ты.
– Большинство нейротипиков также не имеет настоящих друзей. Они также считают, что вокруг нет никого похожего на них, что внутри каждый из них особенный.² Однако, нейротипики чувствуют себя в большей безопасности в присутствии других людей и даже испытывают особое чувство радости, когда у их “друзей” и приятелей происходят неприятности, жизнь тяжелее и хуже. От этого их страх ненадолго утихает, поскольку даёт надежду на отсрочку: что первыми “за бортом” останутся их приятели. Настоящая искренняя дружба без конкуренции и желания зла другому — огромная редкость и большой подарок в жизни любого нейротипика. Однако для этого им (нам) приходится долго работать над своими страхами, жадностью и ненасытностью. Многим нейротипикам также намного легче общаться в сети, нежели в реальной жизни. В реальной жизни для анестезии во время общения нейротипики используют алкоголь, наркотики, курение, актёрство, внутренний уход в себя при внешней доброжелательности, социальные игры (прямо по Эрику Берну). Нейротипики подозревают в таком же неприятии к себе других людей, и поэтому никому на самом деле не могут доверять, что делает их агрессивными.³
– Многим нейротипикам нестерпим вид весело общающихся людей, потому что они подозревают их в обмане или испытывают огромную зависть, так как считают, что им такого не пережить. Те же редкие моменты, когда они тоже выглядят весёлыми, они стараются запечатлеть на фото и выложить в социальные сети, чтобы дать понять другим нейротипикам, что “за бортом” скорее окажутся другие, а не они, таким образом создавая себе иллюзию гарантии безопасности в завтрашнем дне.
– Многие нейротипики отвлекаются от своего страха, общаясь с другими людьми, однако общение при этом носит специфический характер: свой опыт преподносится только с выгодной стороны, интересы обсуждаются “престижные” или разговор носит характер запугивания собеседника распространением тревожной информации. Как и всё предыдущее это делается с целью ослабить собеседника, чтобы первым при случае социум съел его. Сюда также относится накопление атрибутов “успешности” и выставление их напоказ.
– Большинство нейротипиков боятся взаимодействовать с людьми на физическом уровне и поэтому готовятся к каждому контакту, как к бою, вводя себя в состояние повышенной агрессивности, а также стараясь ограничить своё общение более молодыми, более слабыми и менее “успешными” людьми. Вариант этого проявления — жажда власти, мечта стать “большим начальником”.
– Люди, которые игнорируют наличие рядом аутиста, обычно игнорируют и всех других живых существ, которые не желают причинить им боль и не настаивают на том, чтобы быть услышанными. Дело опять в том, что их страх съедает всё их внимание. При этом они боятся, что их также будут игнорировать, только от этого начинают громче и “увереннее” говорить, стараться занять собой весь эфир.
– Нейротипики верят в доктрину успешности экстравертов и нейротипиков, навязанные пропагандой. Свои отличные проявления (обычно, в силу воспитания) считают слабыми и унижающими их в глазах других людей, и поэтому, чтобы убедить других в своей экстравертности и успешности (вне зависимости от того, что чувствуют внутри) высмеивают отклонения. Во внутренней логике нейротипиков это доказывает другим людям, что они уж точно не принадлежат к этим категориям людей, а значит, повышает безопасность.
– Из-за понимания, что социум настолько оторван от того, что они чувствуют внутри, причем по причинам, полностью независимым от них, они постоянно живут в страхе и тревоге за выживание. Единственное отличие от аутистов: обычно реакция на этот страх у нейротипиков – проявление повышенной агрессивности. Этот постоянный страх вызывает депрессию и медленно разрушает здоровье.
– Люди, заявляющие, что “ну испортят мне настроение, ну и пофиг” – всегда врут. Обычно за кадром остаются их настоящие эмоции, и это всё выливается в ответную агрессию, которую они проявляют в реальной жизни или в интернете (правда, часто в другом паблике, на другую тему, с более воспитанными собеседниками, так как там меньше вероятность получить сдачу).
– Проблема найти единомышленников в своём городе есть также практически у всех нейротипиков. Однако, повседневный социум устроен таким образом, что после работы, закупки продуктов, готовки и домашних дел, на поиск единомышленников у большинства не остаётся ни сил, ни желания.
– Огромное количество “романтических” отношений нейротипиков не имеют отношения ни к какой романтике, а только к страху одиночества и уязвимости к нападкам других нейротипиков. И всё же, сексуальный инстинкт, а также иногда выгода взаимного проживания (и часто незапланированные дети) заставляет их снова и снова вступать в отношения и даже называть их романтическими. (Под романтизмом в этом случае подразумевается готовность исполнять ритуалы, которые в глазах других нейротипиков подтверждают наличие у тебя отношений).
– Романтические отношения доступны в любом возрасте. Однако, у женщин-нейротипиков, особенно не имеющих детей, с возрастом страх ослабеть в гонке на выживание растёт, особенно, если из-за рождения детей они будут выброшены из конкурентной борьбы на несколько лет. Этим и только этим объясняется меркантильность большинства женщин-нейротипиков. Сюда же относится страх вступать в отношения с людьми с инвалидностью: если человек не уверен в своих силах в выживании в этом обществе, то он и не может быть уверен в том, что у него хватит сил на двоих (или на троих, если появятся дети или заболеют родители). Примеры же гармоничной поддержки и усиливания друг друга в том числе в паре с инвалидами в культуре практически отсутствуют.
– Многие прекрасные нейротипики страдают от одиночества, так как в пост-советской культуре выражение искренности считается слабостью, подавляется и высмеивается. Многие нейротипики соглашаются на совместную жизнь с партёром, к которому не испытывают не только любви, но и вообще сколько-нибудь позитивных чувств, только из необходимости в материальной подстраховке.
– Многие прекрасные женщины-нейротипики среди моих подруг разного возраста до сих пор так и не нашли отношения, так как наша культура ориентирует мужчин на поиск молодых сексуальных одноразовых партнёров, семейные же отношения пропагандируются как обуза для мужчин. Для многих женщин-нейротипиков до сих пор главным методом перевести отношения в долгосрочное русло является “незапланированная” (для мужчин) беременность, ибо считается, что в агрессивном шовинистическом обществе мужчине легче заполучить деньги и другие материальные блага.
– Когда кто-то начинает общение первым в пост-советской культуре — это крайне редко приводит к чему-то хорошему и продуктивному. Это результат травм советского общества, когда самыми приятными и вежливыми людьми были сотрудники КГБ, которые выведывали личную информацию, а потом доносили на людей и сажали их в тюрьму. В пост-советском пространстве первыми начинали общение в основном те, кто хотел тебе что-то продать, получить от тебя какую-то выгоду или обмануть. Просто есть те, кто, залечивая раны, продолжает начинать общение вновь и вновь, пока не найдёт собеседника. У каждого общительного человека на счету сотни и тысячи грубейших отказов.
– Страх мужчины-пассива коренится в отсутствии известных сценариев в культуре успешной совместной жизни.
– Проблемы и страхи при взаимодействии с ремонтниками и докторами известны большинству нейротипиков, которые по тем или иным причинам находятся в уязвимом состоянии. Долгое время каждый приход сантехника в дом вызывал у меня ощущение, что в животе у меня проходит операция, причём негигиеничными инструментами. Такое же ощущение вызывали слишком наглые или агрессивные врачи, риелторы и прочие деляги, особенно, если видели, что ты нуждаешься в их помощи. Скорее всего, моя уязвимость заключалась в том, что я – женщина, и долгое время выглядела значительно младше своих лет, а в израненом социуме, как уже было сказано, принято выживать за счёт слабейших.
Пообщавшись с тысячами людей, как нейротипиков, так и аутистов, с разной сексуальностью и возрастом, когда они чувствовали себя в безопасности и похоже, говорили искренне, в пост-советском пространстве я практически не нашла счастливых и не-раненых людей (подавляющее большинство людей, позиционировавших себя “успешными” и “счастливыми” откровенно врали об этом и скрывали свою злобу и депрессии). У всех них есть парализующий страх в завтрашнем дне, реакция на который у одних – депрессия, у других – агрессия (в том числе, агрессивное выставление на показ своей “успешности и счастливости”). Однако, мне посчастливилось встретить на своём пути несколько по-настоящему искренних друзей (меньше десятка) и моего лучшего друга – мужа. Создав временное “прибежище” в компании своих друзей, и, сознательно выбрав как ценности честность, отсутствие критики в адрес друг друга, любовь и поддержку, мы за несколько лет общения смогли создать буфер, который по-немногу начал лечить страхи и даже дал силы искать причины болезни социума. Во многом сохранить любовь и понимание во время поисков внутри тесной компании нам помогала марихуана, за что ей большое спасибо (хотя сейчас я её уже не употребляю). Так вот вывод, к которому мы пришли: социум заболел страхом будущего в тот момент, когда наших прадедов насильно лишили земли.⁴ И хотя сейчас культура преподносит выращивание собственной пищи на земле как адский труд недалёких людей, на самом деле разумное ведение хозяйства на земле занимало гораздо меньше времени и сил, чем любая теперешняя работа в социуме. Также свой земельный надел не давал развиться страху умереть с голоду, если ты не выйдешь завтра на работу, и уж тем более лишиться крова над головой за неуплату коммунальных платежей. Также к городу и к зависимости от денег государства привела культура электрификации (а также унижение фермеров, коллективизация, колхозы — у селян появились паспорта и права человека только во второй половине ХХ века, в отличие от горожан). Жизнь в большом городе также формирует эмоциональную толстокожесть, не от того, что человеку приходится общаться с большим количеством людей, а от того, что огромное число людей ему приходиться игнорировать, а это неестественно и болезненно. К этому ведёт также монокультура — из всех видов жизни человек в городе видит практически одних только людей. На животном уровне большое количество одного вида на маленьком пространстве всегда означает кризис, ведёт к агрессивности, каннибализму, ненависти к чужим детям и даже поедание своих. Человек – такое же животное в глубине души.
Сделав такие выводы, мы постепенно начали переезжать в пригород.⁵ Неожиданным лекарством для души оказались животные. При чём каждый вид животных залечивал свою рану и давал свою особую радость, которую неспособен дать человек. Ревность, агрессивность, зависть и чувство несправедливости теперь отыгрывается нашими животными и почти не цепляет нас. За неделю я близко общаюсь с 2-8 людьми в реале, ещё 10-15 человек вижу издалека, с остальными друзьями я поддерживаю связь онлайн. При этом, как ни странно на первый взгляд, я абсолютно перестала испытывать одиночество, депрессии, мне не приходят больше мысли о самоубийстве, ставшие уже привычными во время жизни в городе. Я даже перестала подозревать себя в аутизме, и рада общению с незнакомыми людьми (потому ещё, что мне легко его избежать, если оно мне неприятно).⁶ Мой муж (без каких-либо признаков аутизма) до сих пор вынужден ездить на работу в город, и часто возвращается домой в отчаянии и депрессии, называя всё, что связано с городом и государством “Вавилоном”. К счастью, в том пространстве, которое мы поддерживаем дома, это быстро проходит. Со временем мы надеемся ослабить зависимость от денег и государства производством своих продуктов и переходом на зелёные виды электроэнергии. Это даст нам ещё больше свободы выбирать тех, с кем мы хотим общаться и чем заниматься. Мы на этом пути уже несколько лет, и пока ощущения счастья и наполненности смыслом становится с каждым днём всё больше.
Я ценю аутичное сообщество за отсутствие лжи, огромную силу и смелость быть собой, смотреть в глаза своим страхам и называть вещи своими именами. Я буду рада, если смогу быть полезной обществу, в том числе как “посредник” между мирами нейротипиков и аутистов.
__
Комментарии Айман Экфорд:
¹ Я бы скорее сказала, что дело не в этических различиях, а в способах мышления. Для нейротипиков врать естественно, потому что они с детства склонны думать, что подумают другие люди (и что другие люди вообще могут что-то думать). Аутичным людям, чаще всего, приходится этому учиться.
² Нейротипики, пожалуй, всё же реже чувствуют себя инопланетянами. У большинства аутистов скорее ощущение одиночества похоже на “я инопланетянин” или “все какие-то инопланетяне”. А у нейротипиков скорее просто “я особенный” и “меня никто не понимает” (насколько я знаю).
³ Думаю, тут ещё надо учитывать, что аутисты тоже бывают агрессивными (но не больше, чем нейротипики). Не все аутисты совсем не агрессивные.
⁴ Разумеется, не на всех людей влияет опыт дедов и прадедов (на аутистов он влияет обычно не так сильно, как на нейротипиков).
⁵ Я бы выделила, что негородская жизнь подходит не всем, и что в городе тоже есть отзывчивые люди.
⁶ Некоторые аутисты любят общаться с незнакомцами, к тому же аутизм – не только особенность общения.