Источник: The Autism Wars
Автор: Керима Чевик

Когда я познакомилась с Лидией X.Z. Браун, он_а рассказала мне о джентльмене по имени Майкл Форбс Уилкокс и о слове «неговорящий». Как и большинство аутичных людей, мистера Уилкокса в свое время совершенно ошибочно считали невербальным, хотя на самом деле он был неговорящим.

Вот почему многие программы «раннего вмешательства» до сих пор заставляют детей отказаться от альтернативной коммуникации и подвергают их жесткому и насильственному речевому обучению. Думаю, логика этих «специалистов» заключается в том, что если у ребенка нет явной физической проблемы с воспроизведением речи, слова должны быть выдавлены из него любым способом.

Это приводит к презумпции некомпетентности по отношению к аутичному ребенку, потому что у ребенка была возможность высказывать свои мысли с помощью альтернативной коммуникации, и его лишили этой возможности, а его устная речь остается крайне ограниченной.

Благодаря Лидии Браун, я стала практически всегда применять к своему сыну термин «неговорящий», но, тем не менее, его ситуация сильно отличается от положения большинства его аутичных товарищей. Моему сыну диагностировали повреждение области мозга, связанной с речью. Нам сказали, что он клинически невербален, и, вероятно, никогда не сможет говорить. Вообще.

Никогда.

Но после диагностирования и даже во время постановки этого диагноза Му иногда мог говорить, и даже не на одном языке. Мы не понимаем, как это возможно чисто физически. Когда подобное происходит, я стараюсь вести себя как обычно. Но из-за того, что он обычно говорит в ситуациях, которые явно связаны с проявлением любви ко мне, к его отцу или к его сестре, мне сложно сдержать эмоции. Я тихо выхожу из комнаты и плачу от радости – выхожу, чтобы он не воспринял мою реакцию неправильно.

После полового созревания его голос стал меняться – он стал глубже, богаче и красивее.

Вчера мы ездили на природу, и вокруг бегали дети – некоторые из них стали на него кричать. Это ему мешало. И это был один из тех случаев, когда я задумалась над тем, как сильно он отличается от своих ровесников.

Обычно мне кажется, что четырнадцатилетние дети слишком много болтают.

Его редкие нежные высказывания мне куда важнее, чем громкие ругательства и эйблистские оскорбления, которые тогда кричали его сверстники-подростки, которые явно старались подобрать лучшую одежку для Пасхи.

Вчера я ясно осознала, что неговорящий Мустафа куда более хороший парень, чем все это стадо вопящих и разговорчивых четырнадцатилетних подростков, которые стараются самоутвердиться, нападая на моего молчаливого сына-инвалида.

Я люблю его. Таким, какой он есть. Даже если он больше никогда не произнесет ни слова. Мы будем продолжать стоять вместе, стоять друг за друга, и он будет опираться на меня, когда ему будет нужна физическая поддержка. Мы будем стоять перед лицом этой расистской и эйблистской толпы. Ему не надо говорить. В отличие от этих четырнадцатилетних хулиганов, я знаю ценность нескольких хорошо сказанных слов в защиту права моего сына посещать те же общественные места, что и они.

Месяц Аутизма должен использоваться для образования этих людей. Но он не способствует их образованию. Он учит их жалеть и обесценивать жизнь моего сына, и ни он, ни я не поддерживаем такого отношения. Их надо учить, что слова кое-что значат, и каждый раз, когда они произносят слова, ведущие к ненависти, страху и недопониманию, они берут их на свою душу. Эти слова не умаляют значение моего сына, даже если он не похож на них. Потому что другой – не значит хуже. Другой – это просто другой. И только в вопросах вроде расы и инвалидности отличия не считаются чем-то важным и ценным.

У нас дома единственное слово моего сына может довести его уставшую пожилую афро-латиноамериканскую маму до слез.

Всего одно слово.
____

Займитесь самообразованием, изучив сайт Лидии X. Z. Браун.

Подробнее о языке аутизма – Майкл Форбс Уилкокс.