Автор: Айман Экфорд

В постсоветской культуре есть множество вещей, которые не перестают меня удивлять. Например, такое преклонение перед победой над нацистской Германией в сочетании со взглядами, которые очень хорошо соотносятся с политикой Третьего Рейха.

В фашистской Германии уничтожали гомосексуалов и инвалидов.

В фашистской Германии детей воспринимали как собственность государства (о чем свидетельствую «воспитательные» программы Гитлерюгенда), и именно так воспринимают детей многие российские патриоты.

В фашистской Германии Свидетелей Иеговы истребляли в концентрационных лагерях, и именно Свидетели Иеговы являются одним из самых безобидных, но при этом преследуемых религиозных меньшинств на постсоветском пространстве – а в Российской Федерации они и вовсе запрещены.

В фашистской Германии убивали цыган, и именно цыгане являются самой ненавистной национальной группой у тех русских, которых я знаю.

Но истории этих преследований не настолько известны, как история Холокоста. Поэтому особенно странным мне кажется ярый антисемитизм тех, кто гордится своим государством за то, что оно «победило фашизм». Лично я сталкивалась с таким ярым антисемитизмом два раза, и в обоих случаях этот антисемитизм пересекался с другими формами дискриминации, которые  были очень распространены в нацистской Германии (и во всех тоталитарных государствах)– с эйблизмом и эйджизмом.
Я хочу рассказать об этих двух случаях подробнее, потому что они являются отличной иллюстрацией того, как действует интерсекциональное пересечение дискриминаций. Но еще лучше они демонстрируют, насколько у нас  странное общество, и как глубоко в нем укоренились двойные стандарты.

I.
Впервые я столкнулась с антисемитизмом в подростковом возрасте. До этого я встречала его только в «текстовой форме» – в художественной литературе, в псевдорелигиозных текстах, в статьях о политике и в интернете. Но до этого момента я никогда не встречала его по отношению к себе.

Вот как это было.
Мы с бабушкой и дедушкой ехали из небольшого подмосковного городка Александров в Гаврилов Посад, небольшой городок в Ивановской области.

Я не видела дедушку пару месяцев, и поэтому хотела рассказать ему все новости. И самые важные, самые интересные для меня новости касались моих «специальных интересов». В то время я интересовалась историей семьи Ротшильдов, о которых я и стала рассказывать.

Внезапно в наш разговор вмешалась сидящая позади меня женщина. Это была полная, на первый взгляд  доброжелательная старушка. Она стала спрашивать, как я учусь, восхищаться тем, как я много знаю, и задавать мне вопросы на тему, о которой я говорила.
Я ей отвечала. Мне нравилось говорить о Ротшильдах.

И вдруг эта женщина, совершенно обычно и буднично, принялась разглагольствовать об ужасных евреях, которые «захватили мир». Она считала евреев самым мерзким народом. Она винила их во всех бедах России. Она их боялась. Похоже, она даже не считала их полноценными людьми.

Я хотела ее переубедить. Хотела сказать, что ни одна нация не может быть лучше или хуже другой. Хотела сказать, что среди евреев есть множество потрясающих людей. Что она не должна верить той лжи, которую пишут о евреях, потому что эта ложь слишком опасна, и она уже привела к смерти огромного количества людей.

Но я не могла сказать всего этого. В поезде было шумно, и у меня уже была легкая дереализация. Я потратила слишком много сил, рассказывая ей истории. И мне сложно было сообразить, как сформулировать словами идеи, которые я никогда прежде не произносила вслух.

В итоге, я сказала только, что она не права. И что я сама частично еврейка.

Она стала на меня кричать, и я расплакалась . Я плакала от собственного бессилия, от того, что таких людей много, очень много, и что я ничего не могу с этим поделать. Плакала от того, что я не могу даже ответить этой женщине! Плакала из-за бессмысленных обвинений, и из-за того, что я всю жизнь сталкивалась с травлей просто за то, что я – это я, и вот еще один случай – только на этот раз дело в моем происхождении, а не в моем восприятии. Я плакала от того, что из-за сенсорной перегрузки я не могла расслышать и понять ни своих слов, ни ее ответов.
Больше всего на свете тогда я не хотела проявлять эмоций – я знала, что я от этого выгляжу «жалкой» и неубедительной- ведь все вокруг мне так и говорили. И что если я буду проявлять эмоции, в случившемся обвинят меня.

Так и произошло. В спор вмешались мои бабушка и дедушка – похоже, они заняли сторону этой женщины. Бабушка винила меня в том, что я «устроила истерику», и в том, что я спорю со «старым человеком».
Я не знала, кому из них мне отвечать. Что мне делать. Почему я виновата в том, что другой человек не считает меня за человека.
Тем временем женщина отсела в другой конец вагона, и мне уже пришлось объясняться со своими бабушкой и дедушкой. Они что-то говорили мне. Я стала что-то кричать про психологическое насилие, про то, что они на меня давят, говоря с обеих сторон, и про то, что подобные «беседы» манипулятивного общения даже описывались в книге по НЛП. Я не знаю, зачем я стала это говорить – я просто говорила знакомые фразы, первое, что могла вспомнить, и что хоть как-то касалось происходящего. Это все, что я могла сделать. Я не чувствовала себя в безопасности, хоть реальной опасности не было. И  я просто старалась защищаться.

II.
Второй раз я столкнулась с антисемитизмом в прошлом году.

Продолжение на сайте ЛГБТИ+аутисты.