Автор: Айман Экфорд

Примечание: Это – история одного человека, точнее, одного «человека», у которого несколько личностей, и который, по-сути, несколько людей. У всех этих личностей (альтеров) свой характер, свои воспоминания и свои особенности. Такое состояние называется диссоциативное расстройство идентичности (далее ДРИ), в прошлом оно некорректно называлось множественным расстройством личности.

В этом тексте я расскажу, как ДРИ диагностируют в Англии.

Лексика в тексте местами может быть не очень корректной. Например, мне не нравится сам термин ДРИ, как и многим другим множественным системам. Я не считаю, что само по себе ДРИ является расстройством, и думаю что проблемы возникают либо из-за сопутствующих состояний (тогда, когда травма, приведшая к расколу, сильно влияет на жизнь, или когда нет поддержки чтобы наладить коммуникацию между альтерами, а они сами с этим не справляются), либо из-за того, что наше общество не приспособлено к людям с ДРИ. Но я буду использовать термин «человек с ДРИ» для простоты, потому что это текст об официальной диагностике, а врачи используют именно этот термин.

Когда я попросил врача из бесплатной государственной клиники записать меня на диагностику ДРИ, я уже был уверен, что я – часть Системы. Я уже знал других альтеров, и работал с русскоязычным психотерапевтом над тем, как с ними общаться, но знаний у психотерапевта было недостаточно, в для того, чтобы найти кого-то в Англии, надо вначале пройти диагностику.

Но как и везде, в Англии обычных государственных клиниках с пониманием что такое ДРИ – плохо, и врач настоятельно советовал «игнорировать голоса в голове» (то, что профильные специалисты никогда не посоветуют).

До этого с этой же бесплатной клиники меня посылали на диагностику аутизма, аутизм продиагностировали бесплатно и нормально в специальном центре, к которому у меня претензий нет. Но врач в обычной клинике почему-то решил, что раз я аутичный, то по всем вопросам меня надо посылать к специалисту по аутизму. Поэтому вместо того, чтобы для диагностики ДРИ направить меня к специалисту по травме, меня направили к специалисту по аутизму, который, конечно же, совершенно не разбирался во всем, что касается диссоциативки. Это был немолодой мужчина, который учился где-то за пределами Англии и говорил с сильным арабским акцентом (возможно, в клинике так же ошибочно решили что мне будет проще общаться с другим иностранцем). По его рассуждениям о ДРИ было понятно, что с научными исследованиями за последние 20 лет во всем, что касается диссоциации и травмы он явно незнаком.

Этот врач вёл себя куда более профессионально, чем средний российский психиатр, но явно не профессионально по английским стандартам (например, смотрел личный дневник Системы когда меня не было в кабинете), зачем-то повторно диагностировал мне аутизм, и поставил ПТСР и смешанное личностное расстройство вместо ДРИ. Последнее – распространённая ошибка врачей, которые не специализируются на травме и диссоциации.

В общем, у меня был выбор, — либо идти обратно в обычную больницу и доставать «участкового» врача, чтобы меня поставили на учёт в клинику, которая специализируется на ДРИ (в Англии есть две крупные клиники, которые этим занимаются), и ждать года два в очереди, чтобы продиагностироваться бесплатно.

Либо диагностироваться платно. Поскольку мне нужна была психотерапия или хотя бы какие-то полезные советы от врача, пришлось идти на платную диагностику.

Меня диагностировали специалисты из The Pottergate Centre for Dissociation & Trauma в Норвиче. Это – одна из самых известных и лучших в мире клиник по диссоциативке.

Диагностику проводил, опять же, один из самых известных специалистов по ДРИ, во всяком случае в Англии, директор этого центра психотерапевт Реми Акварон, совместно с психиатром. О нем часто можно встретить упоминания в англоязычном интернете (у него диагностировались некоторые известные активисты и блогеры с ДРИ, на его работы часто ссылаются когда речь заходит о травме и т.п.)

Диагностика проходила в четыре этапа – заполнение опросника, короткий видео-разговор до диагностики, сама диагностика и, наконец, работа со стенограммой диагностики и с финальными документами.

Вначале мне выслали опросники по электронной почте (тесты DES, S.D.Q-20 и MDS-16). Я распечатал их, заполнил, отсканировал и выслал их по электронной почте.

Дополнительно у меня спросили несколько вопросов о том, как диссоциация влияет на мою повседневную жизнь (это я выслал отдельным Google-файлом).

Я отправили все ответы на вопросы (и заполненные опросники) 17 декабря 2021 года, и 23 декабря я уже разговаривал с директором центра, доктором Реми Аквароном.

Обсуждали в основном то, чего я ожидаю от диагностики, как лучше ее провести (поскольку доктор был пожилой и в Англии была эпидемия короны, я согласился пройти диагностику в зуме) ну и в целом как на мою жизнь влияет ДРИ.

Меня сразу удивило то, что доктор с ходу определил, когда мы начинали диссоциировать: когда я начинал «тормозить», потому что другой альтер «приближался к фронту» (то есть по-сути приходил в сознание во время разговора). Подобные вещи до этого замечала только моя супруга Лина, и то потому что она знает меня много лет, и знакома с многими альтерами.

Я намеренно переключился и разрешил Маугли (альтер-ребёнок, 4 года), взять контроль над телом настолько, чтобы Маугли мог говорить и управлять телом полностью сам, но я при этом оставался в сознании, чтобы посмотреть, как на это отреагирует доктор Реми.

Если что, Маугли ведёт себя как обычный 3-4 летний аутичный ребёнок, но при этом доктор разговаривал с ним с большим уважением, чем кто-либо из российских врачей когда-либо разговаривал со мной. При этом доктор Реми старался не использовать в разговорах с Маугли «сложные» слова, которые обычно непонятны детям, и давал ему больше времени на то, чтобы сформулировать ответ. К тому же отдельно спросил у Маугли, хотел бы Маугли пройти диагностику и почему.

Ещё меня сильно удивило что доктор Реми относился с большим уважением к личным границам альтеров, чем наверное практически все специалисты на постсоветском пространстве относятся к личным границам взрослых, дееспособных и привилегированных пациентов.

Здесь для врача было важно, чтобы все альтеры были согласны на диагностику (несмотря на то, что такой подход не очень выгоден врачу и клинике, потому что они могли потерять клиента). У всех альтеров спросить не было возможности, и я признался, что есть альтеры, которые делают все наоборот потому что они – интроджекты ватных родителей Аймана и в целом не хотят чтобы у нас была нормальная жизнь на Западе, поэтому конечно западному врачу они не доверяют. Но большинство основных хостов было согласно на диагностику, поэтому назначили дату главного «интервью».

В промежутках между этим разговором и главным «интервью» мне сказали, что будет круто если кто-то из моих близких сможет описать, как у меня проявляется диссоциативка в повседневной жизни. Поэтому моя супруга Лина написала отдельную заметку на эту тему и я отправил ее в центр, чтобы доктор смог ознакомится с этой информацией до диагностики.

Главное диагностическое интервью (его тут называют SCID-D assessment) длилось около двух с половиной часов, о чем меня предупредили заранее.

Оно прошло уже после зимних праздников, и проходило в формате «zoom-конференции». Я говорил с двумя специалистами — Реми и психиатром. Во время диагностики специалисты делали пометки для будущей стенограммы.

Во время диагностики мы ориентировались на тесты, которые я проходил до этого (так что кое-что мне пришлось повторять два раза, в устной и письменной форме, и это было даже полезно, потому что диагностику проходил не тот альтер, что заполнял бумаги).

Специалистов особенно интересовало, когда я начал слышать голоса в голове, насколько сильные амнезийные барьеры между альтерами, как часто в повседневной жизни у меня бывают проблемы с краткосрочной и долгосрочной памятью, были ли моменты, которые у меня выпадали из памяти (например, находил ли я вещи, которые не помнил, как купил, и т.п.).

Также спрашивали о конкретных алтерах: их имена, взгляды, возраст, и т.п.

Когда спросили, находил ли я записи, написанные другим подчерком, которые я не помнил, как сделал, я показал наш дневник Системы.

Опять же, меня удивили насколько здесь специалисты уважают личные границы пациентов, например, даже когда я хотел показать записи альтеров-малышей (Маугли и Лизы), специалисты вначале удостоверились, что эти альтеры на это согласны. То же самое касается вопросов – когда речь заходила о других альтерах, им было важно, что эти альтеры согласны на разглашение личной информации.

Ещё мне понравилось то, что у меня спрашивали, знаю ли я что происходило во время предыдущих разговоров с врачом — в моем случае это было необязательно, но в принципе полезная практика.

Диагностика происходила на английском, и проблем с языком у меня не было.

Проблемы возникли только со стенограммой нашего разговора, и это было связано не с ДРИ и не со знаниями врачей о ДРИ, а с тем, что местные специалисты явно не понимали, как живут люди в Постсоветских странах.

Например, я говорил что отец Аймана — фанатик из РПЦ, и подчеркнул что его взгляды очень «ортодоксальные» («ортодоксальные» – значит «православные» по-английски) но местным специалистам показалось, что такие средневековые убеждения могут быть только у кого-то из мелкой секты, у кого-то кто очень «не-ортодоксальный». Поэтому в бумагах он был назван «очень не-ортодоксальным христианином».

Или — я пытался объяснить специалистам, что у меня в России всегда было меньше денег, чем в Англии, да, даже когда я работал на фрилансе я получал меньше чем в Англии на пособии, но специалисты все перепутали и написали что тут у меня денег меньше, поэтому тут я покупаю одежду реже (на самом деле я говорил «чаще»).

В общем, не знаю где в России видят «русофобию на Западе», если проблема как раз противоположная. Понятия не имею, почему специалисты пытались приукрасить жизнь в России и на Востоке Украины или почему они не могли понять, о чем я говорю, но создавалось ощущение что они просто не понимают, что Питер и Донецк – это не Лондон, что уровень жизни там намного ниже и общество куда более дикое. Как будто жизнь в пост-Совке была чем-то за пределами их понимания.

Так что почти во всем, что касалось пост-совка, пришлось дополнительно писать комментарии к стенограмме разговора.

Были ещё две проблемы, связанные не с самой диагностикой, а с советами для специалистов (для моего участкового врача, психотерапевтов к которым я буду обращаться и т.п.), которые мы запрашивали в дополнение к диагностике. Проблемы эти довольно типичные и стандартные. Первая – поскольку у меня ДРИ, и врачи, проводящие диагностику не знают, насколько альтеры, с которыми они говорили могут отвечать за других, мне написали, что без предварительной работы с психотерапевтом или без предварительной консультации с психиатром, который «в теме», мне нельзя делать трансгендерный переход. Это делается на случай если скажем один из альтеров «захватил» контроль и хочет изменить тело под себя, а остальные хосты/главный хост на это не согласны. Этого я ожидал.

Вторая проблема — это что целью терапии ставят «интеграцию личностей», без пояснений. И я специально отметил, что хотел бы чтобы в моей бумаге указывали, что я не считаю ДРИ проблемой самой по себе и финальную фьюзию (слияние личностей воедино), я не хочу. Это специалисты указали по моей просьбе, что ещё раз доказывает что здесь принято прислушиваться к пациентам.

Отдельно хочется отметить и позитивное — мне понравилось, что у меня в рекомендациях указана важность сохранения границ между альтерами, и понимание их различий, потому что очень часто психотерапевты, не разбирающиеся в диссоциативке, работают с клиентом так, как будто клиент по определению — тот альтер, у кого память и история совпадает с историей тела, и стараются смотреть на некий «усреднённый» образ, а не обращать внимание на особенности отдельных альтеров.

В целом, диагностика была нужной и полезной потому что нужны были рекомендации для врачей, юриста, будущего психотерапевта, по поводу моих особенностей.

Для людей, которые не разбираются в ДРИ и которые не могут искать информацию/для которых это очень триггерно, но которые хотят понять есть ли у них ДРИ – диагностика могла бы быть полезна сама по себе. Как и в случаях когда психотерапевт подозревает что у пациента может быть ДРИ, но при этом сам недостаточно компетентный. В этом случае кстати можно запросить просто диагностику, без бумаги с советами для специалистов, и это будет куда дешевле (диагностика без рекомендаций стоит около 850£ фунтов; в моем случае диагностика стоила 1800£, потому что нужны были рекомендации).

В моём же случае грустно, что диагностика была довольно дорогостоящей, и что нет никакой сбалансированной государственной программы помощи множественным личностям после диагностики. Открытие Системы может быть очень сложным и привести к регрессу (у меня так и было, но ещё до диагностики, после того как я во время психотерапии понял что у меня ДРИ и ни я, ни русскоязычный психотерапевт не понимали, что делать). В более современном обществе, разумеется, после диагностики человек должен по желанию наблюдаться у специалистов или хотя бы иметь возможность бесплатно записаться на приём к специалисту (такая услуга была в аутичном центре, после того как мне диагностировали аутизм). Но, увы, даже в Англии пока ещё мало бесплатных и качественных программ помощи для людей с ДРИ, а те что есть не всегда доступны из-за того, что очень большие очереди на бесплатную диагностику и большинство участковых врачей о ДРИ ничего не знают, и не могут даже на неё направить.